Персонажи: USK
Дата: ~ 1719
Место: океан, суша, острова,потусторонний мир [...]
Время: нет времени, тут недели, если и не месяца
Сюжет:
And who are you, the proud lord said that I must bow so low? Only a cat of a different coat that's all the truth I know. In a coat of gold or a coat of red a lion still has claws. And mine are long and sharp, My Lord as long and sharp as yours. And so he spoke, and so he spoke, that Lord of Castamere but now the rains weep o'er his hall with no one there to hear. Yes, now the rains weep o'er his hall and not a soul to hear.
Предупреждение: смерть персонажа, возможен любой поворот событий, у нас ЛСД.
Only a cat of a different coat that's all the truth I know.
Сообщений 1 страница 7 из 7
Поделиться12013-07-06 17:26:31
Поделиться22013-07-08 20:02:45
Весёлый мертвец - пастырь черных овец
Собрал он вольный сброд,
И вдаль погнал их по волнам
Ветер вольных вод.
Йо-хо, черт нас
Ждал у адских врат
Йо-хо, прочь от песни,
Что поет пират.
Когда вы чувствуете холодок, сопровождаемый туманом в открытом океане, когда он пробивает и окутывает вас по-мертвому спокойным, чувствующимся подкожно, словно невесомые прикосновения чего-то неживого, пробирающие до самой души, дуновением, прислушайтесь и не дышите. Возможно, вам не посчастливится услышать с трудом уловимый, но ни с чем не сравнимый гул. Крики, плачь, вой, пение сирен, музыка ветров и волн, цикличный стук, похоронная процессия и проникающий под кожу шепот - каждый опишет это по-своему, но никогда, слышите, никогда не сможете спутать или сравнить этот гул с чем-то... другим. Это сама весть смерти. Предвещание.
У моря есть свои законы. У моря есть своя справедливость. И каждый раз, когда вы нарушаете хотя бы одно из них, он это узнает, вы попадаете в зону риска. Чем больше вы нарушаете, тем больше шанс привлечь его внимание, а затем, одним прекрасным днем, попасть в его список, его планы. На ликвидацию.
Не говорите, что это несправедливо. Ведь вам будет дан шанс. Не один - целых три. Об этих шансах ходят легенды. Каждый пират, каждый моряк, почти каждый выпускающийся Королевской Академии наверняка слышал эту невеселую сказку, которая, разумеется, и оставалась бы простой сказкой, если бы не слухи и страх, навеваемый ею не хуже Кракена. Ибо правда, кто не знает историю о некоем корабле, извергнутым Самим Чистилищем Ада, которое скопляет в себе все грехи тех "очищенных", что были приговорены к вечному блаженству в Раю? Корабле, который при свете солнца так похож на без цели блуждающее судно путников, отличающееся от сотни других только странной, нездоровой тишиной на палубе. А еще, вы никогда не увидите капитана этого корабля. Сама команда слагает о нем легенды, гадая: толи он скрывается в каюте, толи инвалид, толи... вовсе не человек, уносимый и выносимый из глубин самой преисподней. И это навевает ужас. Не из-за незнания, что вы - сей этап давно пройден. Единственный повод встретить Капитана - быть застреленным от его руки. И, о поверьте, в тайне об этом хоть раз задумывался любой из команды. Живой. Как, еще не знаете? Умереть от руки Капитана - самое гуманное, что может случиться с вами... здесь. И это правда будет гуманизмом, ведь ночью корабль преображается. Если кому не посчастливиться выбраться из своих лежанок на палубу в ночное время, то вернуться в здравии и памяти ему врядли удасться. В темное время суток этим местом орудуют не живые. Не увидите их, только почувствуете до одурмана тихий и до пугающей мерзости холодный ветерок, тень, целую "команду" из потустороннего мира, правящую на этом корабле. Только не рискуйте попадать им на глаза, не стремитесь помешать им работать и разозлить, не стремитесь нарушать правила, иначе судьба, подобная узникам Азкабана, ждет - из вас высосут все светлое и не светлое; вы будете мечтать о той самой гуманности капитанского выстрела; имено поэтому дневное судно - спокойно в тиши, а в глазах толи живых, толи еще живых читается какая-то необъяснимая загадка, в то время как ночью власть передается тем, кто и не жив, и не зрим вовсе. Они не имеют возраста - не имеет его и капитан, не имеет и судно. Оно блуждает, как некий морской блудник, на грани двух миров, вне общего времени, вне общего пространства. Настолько тихо, настолько мертво и мистично, что даже жажда покажется радостью, само испытывание ее.
Все знают это, верно?
А еще говорят, что призрачный капитан всегда проникает на кораблю каждой жертвы, если, словив потусторонний ветер, нарушивший закон так и не осознал всю щекотливость своего положения и продолжает нарушать покои и установленные основы мира вне суши. Вы не будете ждать, вы не будете знать. Быть может, вы вдруг не досчитаетесь моряка, найдете лишний груз или, скажем, у вас неожиданно пропадет штурман... Не важно как, не важно где, он может найти вас в виде блудницы или собаки, которым вы не сможете отказать в просьбе "прокатиться по морским волнам".
Знайте - это начало конца и начало после конца. Слушайте, что скажет вам новый постоялец - он сделает все, чтобы вернуть вас на путь закона, ведь собою олицетворяет Справедливость. Капитан бесстрастен, не забывайте, ведь он не человек. Хотя это и не то, что вам следует знать. Этот фантом в теле человека будет сопровождать вас. От начала и до конца. Все три знака он пройдет вместе с вами, после каждого надеясь, что осознание придет. До самого конца.
Даже когда вы окажетесь в его пограничном мире, когда ступите на палубу, когда пути назад уже не будет, а к жизни более не вернуться, он будет готов предложить вам самую гуманную из гуманностей - смерть от своей руки. Смешно? Но ведь покаяние и осознание грехов своих даже в самый последний момент способно сделать страдания быстрыми и не мучительными, ведь иначе... иначе вас ждет Призрачная Ночная команда, а потом, истерзанный и вытянутый, выжатый и уже не живой, вы имеете ужасную возможность попать на корабль к Дэйви Джонсу, перевозящему, а иногда и эксплуатирующему, таких как вы. Гуманно, понимаете? Капитан дает вам шанс. Даже в последние секунды.
Именно поэтому просто не нарушайте законов моря. Не смейте трогать дельфинов и использовать то, что вам не принадлежит, иначе придется дорого поплатиться - расплата наступает за все, верно? Пират ли, торговец ли, королевский ли услужник... законы равны для всех. Вне мира людей Справедливость и порядок Существуют, как и иерархия в Хаосе.
***
В этот раз все так масштабно. Ее Высочество имеет своих приспешников. На благо Ее Высочества, во имя закона и Справедливости - они ловят пиратов; на чистоту сердца - они страшнее этих пиратов, ведь действуют отнють не благородно грязно и своевольно, ведь у них - власть и дозволенность. Не накажут. И этот давно был замечен в его списке. И вот теперь настало время, обзор Призрачного Капитана пал на него, больше не скрыться.
Кораблю Артура, так звали новую жертву, нарушевшего не один закон и не по одному разу, был послан сигнал. Еще не знак, но суеверная команда наверняка знает, что означал тот гул, тот туман, из-за котрого они на несколько часов потерялись в открытом океане... Не захотелось услышать, даже не подумал задуматься, не решил измениться. В таком случае, его команде не хватает одного человека.
Говорите, все в порядке?
Тогда объясните, как за одним из трактиров, таких любых любой, что королевской, что пиратской флотиями, нашли мертвого штурмана. Его самого, корабля Артура. Наверное, случайное убийство, да? Да, конечно. Только суеверный глупец станет рассказывать про то, как его душили тени... и не думайте, что это несправедливо - смерть - лучшее, чего заслужил тот человек. Во имя какой цели умер.
Потом его случайно найдет команда. Случайно, с ужасом на лице, а кто-то уже пьяный, расскажет об этом капитану.
И совершенно случайно в этом же трактире найдется человек, с гордостью и на все помещение рассказывающий о том, насколько хорошо он, даже будучи молодым и даже не Служащим, знает океанические просторы!
***
-... если ты говоришь, что знаешь воды настолько хорошо, зелень, ха-ха, то ставлю бутылку рома, что ты погано врешь и даже палубы в глаза не видел, ишь, нашелся, - беззубый мужик смеется. Ха-ха, ему смешно. А собеседник только загадочно улыбается, поблескивая голубыми глазами. Ничего, пусть отсмеется, его сегодняшняя цель - не этот пьяница, завсегдатай подобных заведений.
Его цель - вон она, сидит, нагруженная известием, недалеко от трактирщика; чистый, по-королевски убранный, но глаза, грязь, аура, повадки высоки, но так не чисты... о, все знают, кто такой этот Артур - при виде его комнаты и флага Ее Высочества, деру дают. Все знают, Каков Он. И именно потому Призрачный Капитан, давайте будет называть его Альфредом, устроился совсем близко. Тот раздражен, но пускай слышит. О, это должно быть...
- А ты думаешь, откуда у меня за этот вечер пять бутылок рома не из моего кармана? - когда тот отсмеялся, но вроде как еще не совсем, светловолосый парень в красной повязке и с не очень длинным хвостиком потянулся светлых волос, таких ратсрепанных, прокашлялся и гордо скрестил руки на груди - Будешь шестым. А нет - отдам все. Но для этого мне надо... - он резко встал на ноги и залез на стол, чуть покачиваясь, - Итак, уважаемый сбро... собравшиеся сего наипрекраснейшего места! Соизволит ли кто-то назвать мне остров или путь в Атлантическом или Тихом океане? У нас с уважаемым спор на бутылку рома, что я знаю все морские пути и не раз бывал на палубе. Обещаю поделиться, не оставьте же душу его неупокоенной, - расправил руки в сторону, покосившись на беззубого, все также немного покачиваясь, а улыбка такая самоуверенная. - Отправная точка - Сингапур!
Поделиться32013-07-11 00:35:15
Ах, восемнадцатый век, здравствуй! Здравствуйте, век женщин, эпоха Просвещения и треугольная торговля! Привет твоим белым туфлям, стилю рококо и алонжам! Блести своим золотом, носи галстуки, причесывайся а-la Belle Poule и пудри свои парики! Кричи революциями, строй города и шуми раскрытыми ветру парусами! Нам нравится твоя помпезность, нам нравится возвращение к корням, мы любим Баха, мы любим Моцарта и Монтескье! Казни королей, воюй за независимость, дели Польшу! Да бунтуют твои крестьяне, да громят твои корабли любые армады, да знают все: "Восемнадцатый век настал!" - и мы посвятим тебя британской короне! О, ты пролетел над Парижем, ты раскрыл глаза модниц и революционеров, ты осветил темные Лондонские улицы, ты заложил Санкт-Петербург и рассыпал золото над семью морями, - здравствуй, Расцвет Пиратства! Многих ты обездолил и многих ты опустил, сыновья твои шли на морское дно, вдали от друзей и жен, и как же много поднялось с колен! Ты сделал моря новой сушей! Да здравствует Век Пиратов, мы выпьем за тебя в каком-нибудь грязном трактире, дьявольский век!
И уж кто-кто, а Артур Керкленд пьет за тебя особенно горячо. Великий посланник английской короны и шотландских лордов, он верен Георгу Первому, как верен собственной будке бродячий пес и как, конечно же, был верен до него Анне, он плавает под королевским гербом и несет волю монарха намного дальше туманных островов. По крайней мере, об этом поговаривали живущие на суше, когда как морские псы предпочитали отмалчиваться в стороне об этой подозрительной фигуре, чтобы, упаси Посейдон, не навлечь на себя беду. Ему давно уже никто не плевал в лицо, да и спина его много лет не слышала озлобленного шепота пьянчуг - его начинали обсуждать только после того, как трехмачтовая красотка с блестящими боками отдавала швартовы; матросы, не видевшие того в глаза ни разу, слагали о нем легенды, мол, под ударами его сапог прогибается даже самая твердая земля, а ветер, и того гляди, всегда дует попутно его кораблю, и шутили между собой, что это Керкленд разворачивается обратно, если ветер менялся. Но нелепые сказки - это удел детей, видавшие виды моряки точно знали, почему лучше не связываться с Артуром. Сперва он грабил контрабандистов, потом - испанцев, потом - заморских торговцев, ссылаясь на их преступное поведение, потом, ни на что не ссылаясь, - и своих торговцев, а под конец начал грабить пиратов; однако море не называли бы суровым местом, страшись они там каждого вора, и "слуга короны" не слыл бы земной смертью, если бы хоть один бедолага, попавший под его горячую руку, выбрался из переделки живым. Все эти матросы, коки, боцманы, старшие помощники, штурманы, крысы и собаки сгорали запертыми в собственных трюмах на собственных кораблях; и их обломками, словно окурками папирос, было усеяно темное дно океана.
Но лучше познакомиться с капитаном "Королевы Анны" действительно, чем бы верить трактирным слухам, и, поверьте мне на слово, где-то в августе месяца тысяча семьсот девятнадцатого года он сидел за столом в своей каюте, заполняя бортовой журнал, когда смазанный, неопределенный гул в один миг охватил корабль, Артур почувствовал сладковатый, вязкий привкус по рту. Он поднял голову, ловя носом, словно слепая собака, запахи, скорее отсутствие запахов, тяжелый воздух, на месте которого должны быть соль, сваренная крупа, мокрое дерево, шероховатая бумага, горелый воск, дубовые бочки - все то, чем обычно наполнены комнаты; но и в окне, в котором еще недавно проглядывался горячий, белый диск солнца, стояла мутная дымка, туман, такой, что, распахнув ставни, капитан увидел только белесые отблески на поверхности воды, а не саму воду. Керкленд ошалело смотрел вниз, и тишина вдруг показалась ему звенящей, только то не было метафора, потому что в его ушах стоял настоящий звон, долгий, тоскливый, протяжный; Артур мутно взглянул на циферблат карманных часов, но, положив их обратно, не смог вспомнить, который же был час, время выветрилось из его головы, как бы старательно тот не пытался сопоставить виденное недавно солнце в зените и приближающийся обед, его выкинуло из всех существующих календарей - это было странно, словно его тело подвесили, он ощущал сонливость и подумал, что, верно, заснул прямо за столом, раз уж все так быстро переменилось. Удивительно тяжело шагая, он вышел из каюты на главную палубу, и замер в дверях. Лица матросов, обеспокоенные, бледные, на секунду испугали его. Сделав шаг вперед, он почуял, как впервые чем-то пахнуло, - гнилью; ему показалось, что его стошнит, хотя уже сотни раз приходилось ему открывать корабельные темницы, где одновременно ютились и полуразложившиеся люди, и трупы, однако этот запах был не тем реальным, мертвым, настоящим запахом плоти, а больше потусторонним, поволокой, им не пахло - им веяло.
- Где мы? - он спросил так неожиданно, что вся команда вздрогнула, но никто не решился ответить. - Я спрашиваю, где мы?! - Артур не привык кричать, а теперь его голос, обычно четкий и прямой, топ во мшистом вареве воздуха, в его дымчатом полотне, растянутом над ними. - Где штурман?!
И в этот-то момент все неспокойно оживились, повторяя за ним, как один: "Где штурман? Где штурман?", "Был же здесь, своими глазами видел, зуб даю!", "Может, он, это, того, самого - за борт?" Керкленд глядел на них гневно - он ненавидел, когда система давала сбои; и она дала, о, она треснула пополам, когда боцман сказал ему:
- Капитан, я знаю, что вы не будете рады это услыхать, - Артур передернул плечами, - но нам всем кажется, ну, мы думаем, это похоже на предвес...
- Заткнись, ты, старый пес! Сколько раз мне вам повторять - я не верю ни в одну из ваших чертовых сказок! - он вскинулся, хищный, словно ястреб, как будто боялся ошпариться о слова моряка. - Я хочу знать одно: что происходит?!
Команда утихла, и гул, тихий, размеренный, стал невыносим Керкленду в этой тишине, его будто рвало этим гулом изнутри, как рвет после стакана самого дешевого виски, и ты сидишь за какой-нибудь стойкой в провонявшем напрочь трактире, хватаешься руками за дерево, за стакан, морщишься, потому что жжет, горит, вырывается.
- Дымка налетела оттуда, - боцман уязвленно кивнул за плечо, - с запада, мы и заметить ничего не успели.
- Заметить они не успели, иди проверяй свой такеллаж, боцман, а не верь вшивым сказочкам; мне нужен штурман.
Но штурмана не нашли ни через полчаса, ни через час. Капитан сидел в своей каюте, развернув стул к окну и косо привалившись плечом к его спинке, мерзкий топот его команды, словно хлюпанье по болоту, разъедало ему нутро; он забил трубку лучшим табаком, который только у него был, но не смог зажечь спички своими нервными руками. "Набрели на туман в ясную погоду и потеряли штурмана - что за дети у меня на корабле?" - думалось ему, пока он не начал клевать носом под накатывающими волнами гула... Сперва Артур услышал хруст дерева, звон стекла, глухой удар барабана, потом его швырнуло на землю, он попытался открыть глаза, но сумел лишь прищуриться из-за яркого света, залившего ему лицо. Он услышал крик матроса: "Земля! Земля!" - и вскочил на ноги; гомон города ударился в него как пушечный снаряд - из окна на него смотрел грязный порт с пьющими подростками, кидающими окурки прямо в море, с темно-коричневыми пиджаками бригадиров, с распутными женщинами, встречающими моряков, - Керкленд медленно выдохнул, нащупывая ладонью позади себя треуголку. Туманы встречались им сотни раз на пути, они налетали на них в считанные секунды, но им еще не приходилось не замечать живого, громкого города прямо у себя под носом. "Щенки," - озлобленно кинул капитан.
Артур поднялся на палубу, где бегали матросы, выкрикивая ругательства одно за одним, и не понять почему было довольно сложно - звук трущегося о камень дерева Керкленд узнал бы из тысячи других звуков.
- Желательно, чтобы вы решили нашу проблему к вечеру, дорогой мой боцман, - тоном не терпящим возражений заметил он, поднимая вверх руку, чтобы обратить на себя внимание команды. - Итак, корабельный крысы, как я вижу, мы сбились с нашего курса и неожиданно причалили... - он оборвался; а куда они причалили? Капитан окинул взглядом порт: бочки с ромом и патокой, ящики с сахаром и фруктами - слева от них ютился кирпичный маяк, где-то виднелись полуразрушенные старым землетрясением башенки; Порт-Ройал встречал их церковным звоном, - куда и хотели, - Керкленд переглянулся с каким-то юнгой, автоматически, привыкнув к такому жесту со своим штурманом, и тяжело вздохнул. - Так и быть, псы, мы сходим на берег!
Шум их шагов отразился от портовых стен.
А знаете, что капитан Артур Керкленд обожал больше, чем собственную шляпу? Конечно же, эту тишину, которая на какое-то время воцарялась в любом трактире, в любом публичном доме, в любой мясной лавке любого города, когда он входил, о, величайшее ощущение собственного величия! Довольно относительного, безусловно, но ему хватало, чтобы потешить свое самолюбие. Однако тишина уже ушла, и на него перестали беспокойно поглядывать завсегдатаи Порт-Ройалского трактира, так что, расположившись за самой стойкой, он мог спокойно обсуждать с трактирщиком эти чертовы французские революции и цены на хлеб - чувствуете иронию, да? И он обсуждал, пока к нему не подошел ощутимо пахнущий ромом кок:
- Капитан, мы, того, нашли штурмана.
- И где носило этого старика? Снова набрался моего вина и запер себя в трюме? - Артур оскалился, отламывая от горячей буханки хлеба корочку.
- Нет, капитан, - кок запнулся, нервно сглатывая. - Он мертв.
Керкленд положил в рот влажный, темный мякиш, приподнимая брови:
- Внятней говори, я тебе не сухопутная собака, чтобы все слышать.
- Мы нашли его тело за трактиром.
- Что?! - деревянная пинта с глухим стуком полетела под стойку. - Что ты сказал?! Если ты шутишь, то я отрублю тебе руки!..
Он выскочил черным входом на задний двор, запах отходов ударил ему в ноздри; он осмотрелся и увидел штурмана прямо у себя под ногами, неестественно раскинувшего руки; он уставился на него, на человека, с которым плавал еще при королеве, и, неожиданно для себя, закричал: "Горите в аду, ублюдки!"; он ударил носом сапога в дверной косяк и еще раз хорошенько выругался. На какую-то долю секунды ему показалось, что он снова попал в тот вязкий туман, в котором провел недавно два часа. "На корабле - убийца," - мгновенно вспыхнуло у него в голове, Керкленд вернулся в зал.
- Тащите его на "Анну", похороним старика в море, - сипло сказал он коку, - а потом возвращайтесь, нужно помянуть бедолагу.
Артур снова сел за стойку.
- Эй, хозяин, налей всем лучшего рома, а не того пойла, которое ты за него выдаешь.
Рокот голосов зашумел в его голове прибоем.
Они сидели там до самого вечера, и даже капитан, казалось, немного отпустил произошедшее и, расслабленный алкоголем, слушал суеверный рассказы старого боцмана, присоединившегося к условным поминкам. "Тот корабль, - говорил он, - о, на нем даже шлюхам будет не до смеха, особенно ночью, когда..."
- Ненавижу эту зелень, - неожиданно заметил боцман. - Их ромом не пои, дай повыпендриваться.
Керкленд повернул голову в сторону источника шума, и сладкий вкус дымки в который раз нашел его. Какой-то мальчишка хвалился навыками навигации, спасибо ему, лил морскую воду на только что полученные раны. И Артур поднялся со своего места, хищний, в подогнанном по фигуре красном камзоле, блестящем золотыми глазами пуговиц, в до горла задраенной рубахе, богато убранный, выделенный среди серо-бурых, неряшливых моряков и работяг своими осанкой и взглядом.
- Тауэр-Хэмлетс, - он горько усмехнулся. - Если ты скажешь, как попасть прямо в Таур-Хэмлетс из Сингапура, минуя основные торговые пути, то я возьму тебя новым штурманом, почему бы и нет? - он обернулся к своей команде, рассевшейся за угловыми столами. - Да, псы? - те неодобрительно загалдели. - О, мне все равно плевать, что вы думаете! - и моряки подняли веселый гогот.
Поделиться42013-07-14 13:25:55
Наживку заглотили, это оказалось также просто, как и предполагалось. Быть может, рома ради, кто-то бы и назвал злополучное место, но... после Керкленда как-то не решались. Ну, помните, репутация, все дела. Да и если вдруг Капитан решил выиграть рому, как могло показаться обывателем, то вставать у него на пути... Вы поняли мысль, верно? И, о благо, что в этот самый момент трактир оставался трактиром, не пропуская всю эту мистическую атмосферу, звуки и энергию, что в какой-то момент, когда рыбка клюнула, так и норовила выплеснуться наружу. Вот вам и плюс подобных... общепитов, будем культурны.
Обещано - время исполнить! Фред ведь такой честный, сама работа обязывает.
Он хитрюще, не без гордости улыбнулся и нагло протоптался на столе, после чего, качнувшись, переступил на соседний, чего оказалось достаточно для того, чтобы удобно и в достаточной мере близко подобраться к выделяющемуся из толпы пьяных харь мужчине. А тем и в веселье, сугубо плевать, коли кто-то из них подобному поведению возмущается. Упс, еще случайно на руку наступит.
- Скажем, что противо торговых путей - ой как накладно, но если, положим, взять 25* на Северо-Восток, до самого крайнего мыса Берингово у Камчатки, а затем вдоль огиба северного побережья, прямиком в Северное Море... но так это еще чтобы в сезон, и сколько месяцев уйде-ет, - кат-то так вот прямо вальяжно вслух размышляет, словно вариантов - море, и вообще... нет, они же друг-друга понимают, да? Нет, не пьяница - на него Альфреду вообще, по сути дела, до фени, а этот, что у нас буржуи. В его голове явно нетрудно воссоздать современную мировую карту. В которой, увы, пока нет ни Панамского, ни Суэцкого каналов. - Но лучше взять Западный курс в обход Суматры, а там, коли торговые пути к ущербу, Индийский большой, 15* от общего курса будет достаточно, чтобы не по торговым, хотя воды непростые, тоже недельку-две накинет; вариантик вдоль Колоний, хотя если в сам порт через Испанцев заплывать, то, дело понятное, и потонуть недолго, все же тут Северное также предпочтительнее, - включаем режим задрота, делая вид, что перед глазами - карты, карты, много карт, своя атмосфера, воспоминания, все мысли о воде, хотя, собственно, во многом это будет и так - он все же не человек и, пожалуй, все эти повадки сыграют на руку. По крайней мере сразу видно, что этот растрепанный, но весьма не грязный паренек реально знает, о чем говорит. Или просто очень хорошо учился. Где-то. Уже хорошо.
Но! Раз уж концерт начали, то его стоит довести до конца. Просто, быстро, и забить. Если Керкленд именно таков, каков он есть, а уж в этом Призрачный Капитан не сомневался, то в этот раз погребение, как жаль, о пощаде не может идти и речи, выйдет... экспрессивным.
Блондин с поворотом пошатнулся к (пятому или шестому?) выпившему мужчине, вернувшись в исходную позицию, спрыгнул со стола и уперся рукой в столешницу. А шум в трактире совсем в свое русло вернулся, ну яснопонятно, что еще сказать. Видимо, не будет сегодня ни перестрелки, но боя на чем бы то ни было. По крайней мере, полуночные бойцы еще недостаточно пьяны, а кто слабое звено - отрубятся еще до того момента. Но тише не станет, нет, не дай седина трактирщика, иначе всем сбудет не по себе. Ночь - не время сна у моря. И тем более не у океана.
- Бутылку я запомнил, откапливай на обратный путь, - и говорил он не как... все эти. Ну, знаете, специфические фразки, зачастую такие грязные, что у любого культурного англичанина линза в глаз залезет, а у невинной дамы из академии для настоящих леди лицо закроется веером, став похожим на гнилой томат (и пусть все мы прекрасно знаем, как им на самом деле это нравится, не будем снимать завесу с воспитанных корсетами лиц). Так вот, наш непонятный индивид где-то между, на грани, но, наверное, можно было бы это покрасивее описать. Жаль, таланта нет, ну что поделать. И выпрямился, мол, все, с этим закончено. Здесь, именно на этом месте, делать больше нечего. - ..Если тебя не убьют в течении недели за долги, - усмехнулся сам себе, а слышать это кому бы то ни было и вовсе необязательно. О, кресты смерти над судьбами многих бедолаг, рассорившихся с фортуной по ее воле или собственной глупости... в подобных местах их всегда предостаточно. Не дай Воды кому-то из них утонуть - снова самая грязная работа достанется старику Дэйви, отвратная же у него работенка, стоит сказать. Не зря он такой... бессердечный.
- Унылое место вы выбрали, капитан, - и понимай, как знаешь. Тем не менее, прошатывания и протискивания на несколько метров дали свой результат, позволив-таки Фреду устроиться рядом с британцем. Не слишком близко, не слишком далеко. Дипломатично, скажем так. Только вот говорил негромко, и вовсе как бы полушепотом. Это значит, что скорее ближе, чем дальше. Понимаете, да? - О состоянии выбранного порта, разумеется. Альфред Джонс. Фред.
Так и началось. Что-то. А у меня словарный запас и фантазия на будущее, тс-с. Пусть никто не знает, тем интереснее.
***
Вы знали, что каждому грешнику дается шанс на исправление? Мы уже говорили об этом. А наказание, даже при святой инквизиции, никогда не приходит просто так. Внезапно, неожиданно, но всегда с доказательствами и твердым решением - осужден. Ведьма. Пират. Разбойник. Знаете, да, что удобнее находиться рядом на протяжении времени грехований, а затем просто, просто... узнаете.
Суть в том, что Фред не спешил. Он совсем не торопился. Более того, даже медлил. Мы уже отметили, что случай Керкленда - особенный? А все просто потому, что кроме невиновных торгашей и дельфинов он расправлялся с пиратами, которые, стоит отметить, частенько и сами мелькали в списках Призрачного Капитана. Смекаете? В том и суть: в грехе теряется добродетель, но исключается она из общего списка. Капитан знал это как никто другой, ведь сам пришел из Того Самого Места. Что-то между, но к низу ближе.
Пройдено было несколько путей, прежде чем начался последний. Доверие, всем известно, штука тонкая, иногда с остринкой, и такая хрупкая. Доверие атеиста в королевских погонах - ювелирная работа. И именно поэтому морские пути прокладывались идеально. Он же знает толк в водах, верно? Хорошая работа - простейший способ добиться расположения, особенно когда делишь один корабль. Один. Корабль. На. Одном. Корабле. Словно два капитана, но об этом все молчат. Это чувствуется, но не соответствует тому, что имеется. Ведь на деле Капитан - делает то, что положено капитану. Штурман - то, что положено штурману. Но самые суеверные, суеверных на корабле было в целом большенство, но особенно суеверных не так много, пока еще совсем мало, заметили странность этого нового штурмана. И вроде как он сам по себе, такой весь загадочный, ходит да шатается по кораблю с тихим стуком сапог, подобно соломинке, лишнего не говорит, но при этом же, что бы не произошло, всегда рядом, и с каждым, так или иначе, находит общий язык, уделяя куда больше внимания и в куда более отличной манере, чем Капитан. К сожалению, не без издевки. К сожалению, не со всеобщей любовью. К сожалению, единственный, кто, очевидно, не боится Керкленда вообще. Помните, да, два Капитана? Это создает свою атмосферу, странную, необычную, отчего-то такую... мистическую, но, подобно тонкой нити, не заметная для тех, кто не отличается остротой зрения или внимательностью.
И карту Фреда тоже видеть не обязательно - он ведь не ошибается, значит, и карта у него хорошая. Верно?
Артур же, ах, какая странная тема. Он обязан чувствовать нечто схожее. Так без причины, правда? К нему ведь необычно прислушиваются. Исполняют работу. Не реагируют на буянство. А когда ночью корабль охватывает пробирающий запах пограничного мира, от которого веет смертью, но еще не до конца, это та самая грань, а живые, не только особенно суеверные, чувствуют на себе слабые прикосновения, словно вытаскивающие все наружу, лишь он, Фред, остается спокойным. Лишь он, кажется, единственный, кто не чувствует и, более того, на следующий день выдает о каждом нечто новое... незаметно. Как щупает вслед за тенями.
В эти самые, до озлобы ночные ночи, он всегда был рядом с Капитаном. И даже когда тому однажды показалось, что его собрались задушить тени, именно шатающийся блондин оказался тем, кто чудом вошел в его каюту в нужную секунду. И так странно, так странно, что тени всегда следовали позади... по бочкам... но кто увидит? Ночами стало слишком страшно, чтобы следить за этим днем. Слепым видеть не стоит, у них же разрешение Короны. Власть. А такие ненавязчивые, а оттого особенно резкие поучения - кому они интересны? Верно? Верно. Все верно. Пусть Фред читает морали столько, сколько ему вздумается. И это еще не каждую ночь, это еще недостаточно страшно, чтобы сходить с ума - только подозревать, только задумываться, только... спать по ночам, залившись ромом, чтобы не дай бог не проснуться в одну из случайных, но таких мерзопакостных ночей.
***
А время не стоит на месте, а время течет. It`s time for the last journey.
- Капитан, - дверь "егошеской резиденции" отворилась, и Фред зашел. Когда зашел, снова затворилась. О, как величаво прозвучало. Тут дело такое, почти личное, вкусное, мало ли. Нужно показать, что оно таковое, и вообще. здесь как бы личное пространство. А что может делать Керкленд? То же, что и всегда. Джонс даже и не смотрел, в плане, не обращал внимания. Без разницы, не отвлек - и на том славно. - Тут дельце есть, да скажу, почти личное, - он прошел в каюту, устраиваясь у одной из стен. - Пользуясь тем, что мы в атлантике и почти без дела, не могу не сказать, что мне тут кое-кто задолжал. Неплохая сумма набежала за годик, чтобы на обратном пути на Фиджи, и, к слову, там живут людоеды, - парень смотрел куда-то в сторону, с присущей ему в разговоре манере "я не при делах, это про между прочим, но кстати да, было бы неплохо" однако после все же перевел взгляд глубоких голубых глаз на мужчину, - Отдых за долги неразумно откладывать. Смекаете, к чему я? - он улыбнулся, подмигнув Артуру.
Поделиться52013-07-27 22:35:49
Два Капитана - вот удивительно, вы только послушайте! Корабль-то один, как и один штурвал, один якорь, три мачты, двадцать четыре пушки, сто шестьдесят бочек с пресной водой, а еще один-единственный бортовой журнал, в котором пока петлял только один-единственный почерк, одни точки, одни завитки у буквы "К", одна рука размазывала в них чернила одним, заученным до миллиметра движением. Но капитана - два. И Артур ловил себя на мысли, что такое положение дел вполне устраивает его, привыкшего к полному одиночеству; это было удивительно, как после долгого плавания выходишь на берег, и земля под ногами ощущается ново, чужеродно, но приятно - земля не качается, не скрипит и не стонет. Вот так Керкленда перестало качать посреди моря. Ему порой казалось, будто теперь и вино реже проливается из кружек, неосторожно оставленных на краю стола, и чернила остаются в своих стеклянных домах, и шершавые хрустальные бокалы можно больше не запирать в сундуках, и он не запирал до тех пор, пока стало нечего запирать.
А как они бороздили океанические просторы! Как их обходили шторма и грозы, как ветер раздувал их паруса, как моряки забывали штили, как золото делало их корабль тяжелее, степеннее, больше! Артур Керкленд обожал своего внезапно появившегося штурмана - так обожают новое пальто, сидящее по фигуре, его отглаживают и нам нем моют пуговицы после каждого выхода в свет; и Капитан говорил команде, кивая в сторону Джонса, чтобы тот обязательно слышал, "видали пса?", словно проверял не разошлись ли швы на кромке рукавов, потому что если он разойдутся, то пиши-пропало, словно хотел сказать "ты мне нужен", но, конечно же, никогда не сказал бы ни ему, ни кому-либо другому, потому так не делают служители Короны - Корона не знает чувств. Но, так или иначе, Корона прекрасно знала, что дела у ее главного морского инспектора и главного вора идут как по маслу. Понимаете, как по маслу - это очень хорошо, пираты бы назвали это попутным ветром, но Артур - не пират, и никогда им не станет, и это тоже очень хорошо, любил замечать он. Любил замечать, но сам по себе старался заметить не особенно много, ведь дела команды - дела команды, а не его, и когда боцман в сотый раз ловит его за рукав, дабы сообщить о странной ночной тишине ("такой тишины, морем клянусь, я в жизни не видывал!, не чисты здесь дела!"), Керкленд только выворачивается и кидает: "Не клянись водой, собака". Потому что сам все видел.
Сам видел штормовое небо вдалеке и яркое солнце прямо над кораблем, сам видел флотилии, замершие без ветра в нескольких милях от них, когда их паруса раздувались и реи взвизгивали от натяжения, сам видел и темную пену у корпуса, и синий блеск звезд, и слышал запахи, и звуки, но - не верил и не замечал. Видеть и замечать - разные вещи.
Они похоронили старого штурмана, скинув его тело, завернутое в новенькие голубые паруса, с кормы корабля, потому что у настоящих моряков, вместо крови, течет соленая вода, а откуда все пришло - туда и должно вернуться. Спустя тринадцать дней после того, как они предали океану старого штурмана и выловили обратно украденные голубые паруса, всплывшие на поверхность, Артур впервые увидел тени. Он засыпал в своей каюте, укрывшись по самый подбородок колючим покрывалом, от которого еще пахло сушей (он всегда менял их, как только земляной запах выветривался, исчезал, заменяясь солью и пылью, и гнилым деревом, и запахом самого Керкленда, который, конечно же, пах по-дворянски: дорогим виски, дорогой бумагой, дорогими чернилами и цветочной водой), когда почувствовал что-то на собственной шее - не руки человека, но руки чего-то, другого, неощущаемого кожей. Капитан распахнул глаза, и черные блики бросились ему в лицо; он попытался закричать - вышло прошипеть "ХШ-ХШ-ХШ", как свист змеи, задавленной камнем или как молчание камня, задавившего змею; он только единожды пошевелился - ударил самого себя в грудь, непроизвольно, и вот тогда-то смог крикнуть, но крик потонул в черноте, окружившей его; он думал, что барахтается в воздухе, словно под толщею воды, беспомощный и забывший собственное умение плавать, словно русалка без своего зеленеющего хвоста, словно зародыш в утробе умирающей матери; коричневые картины его прошлого плыли в сознании фотографиями: вот ему три года, и он ловит своими ручками деревянные кораблики, повисшие на золоченных нитях над его колыбелью, вот ему семь, и он разбивает любимое зеркало матери, за что отец бьет его по лицу, вот ему девять, и он стреляет из мушкета по слугам холостыми патронами, вот ему двенадцать, и он говорит какой-то служанке, что она давно ему нравится, чтобы получить ключ от кладовки, где лежит оружие деда, вот ему шестнадцать, и он одевает белый китель военной академии, вот ему двадцать, и он говорит с Ее Величеством, щеголяя французскими фразочками, вот ему... он уже ни о чем не думает, его голова пуста, он хватается руками за стены, он забывает сегодняшнюю дату и день своего рождения, забывает свое имя, выщербленное на обратной крышке карманных часов, он забыает свой голос, забывает, ЗАБЫВАЕТ целую жизнь; и открылась дверь, выкинув его из черных теней. Артур жадно хватал губами воздух, пытаясь втянуть его в себя без остатка, до последнего квадратного сантиметра воздуха во рту зевающего боцмана. Он вскочил на ноги и уставился на Альфреда, вошедшего в каюту; Джонс подошел ближе. Артур прохрипел: "Плохой сон", - "Что, Высший суд приснился?" - Артур болезненно засмеялся: "Вроде того," - и схватился за плечо штурмана, как за последний оплот спасения, почувствовав, что волны снова качнули его.
Но это было спустя десять дней после того, как какой-то юнга выловил вместе с последним голубым парусом гнилое тело боцмана, зацепившееся за край корабля, а уж теперь-то Керкленд перестал щупать собственное горло, на котором даже не осталось следов от ночного кошмара. Он думал, какие странные все-таки у людей бывают сны, думал, что стоит запирать каюту получше, гляди, любой матрос сможет зайти, и заливался ромом каждую ночь, чтобы не видеть даже намека на сон. Он был подавлен какое-то время, какое-то время угрюм, а какое-то - снова агрессивен, он ударил кока за недосоленный обед, после чего заперся в своей каюте и не выходил на палубу до самого утра. Атмосфера на "Королеве" начала меняться, и отдых на Фиджи показался Капитану отличной идеей, тогда он ответил Альфреду: "Делай все, что посчитаешь нужным," - Артур впервые говорим кому-либо такие слова. И "Анна" повернула на пятнадцать градусов южнее - это Керкленд знал точно.
В эту ночь Капитан не выпил ни капли рома, он просто лег на свою койку, прислушиваясь к мерному трению деревянных боков корабля о воду, и уставился в потолок. Сон не шел. От покрывала пахло солью и чем-то сладким, вроде десертного вина или сахарного тростника. Шаги команды раздавались мерным топотом с палубы от дверей, и только тихий стук сапогов Джонса Артур не спутал бы ни с чем - они затихли. Он представил, как Альфред садится между бочек, там, у кормы, как он пьет воду из своей кожаной фляжки, как он долго-долго смотрит на заваливающийся горизонт, как он прислоняется спиной к стене, вот к этой, за которой и лежит Капитан, хоть руку протяни, но Артур руку не протянул, он обернулся к каюте, резко, на одном выдохе, туда, где мелькнула тень в сторону темной книжной полки. Он повторил про себя: "Нет, нет, нет, нет, нет, нет", подрываясь с места, распахнул дверцы дубового шкафа, одним движением, и замер; не смог пошевелиться; не смог ничего сказать; статичность стала его Абсолютом, его жизнью, стала им самим. Черная тень смотрела на него из глубины дубового ящика, размытая, неясная, непонятная; ОН ЗАКРЫЛ ГЛАЗА в каюте, а открыл уже на палубе. Ночная тишина ударила его по лицу пощечиною влаги: скрипели реи, мерно покачивался брошенный моряками штурвал, шумел ветер в парусах, покрытых дугами сползающей краски - это была та тишина, которая всегда наполняла море, со звуками корабля, но без звуков людских. Капитан увидел отблески света на мокрых досках и посмотрел вверх - на оконечностях блестящих мачт плясали огни святого Эльма.
И Артур впервые по-настоящему испугался.
Поделиться62013-08-01 23:47:15
Согласие получено также просто, как и соблазнить старого пирата выпить рому. Заметьте - согласие не абы кого, а Самого капитана Артура Керкленда, улавливаете разницу? Человеческая психология действует безотказно, и вот сейчас, в тот самый момент, когда Артур еще не понимает, насколько напуган, пока еще не осознал, что с ним чуть не произошло, что еще произойдет, что будет происходить из раза в раз он... случайно сделает все, что подсознательно поможет ему избежать подобного впредь. Он, сам того не понимая, будет благодарен этому шатающемуся и невесть откуда взявшемуся пареньку. И снова пить ночами, втайне начиная понимать знаменитую пиратскую песню "Ио-хо-хо бутылка рома". Но опустится ли до тех самых пиратов? Или... уже? Ром. Что-то изменилось? Надолго, не навсегда.
Ах, бедный Капитан, бедный Капитан... гораздо лучше для него было бы пугаться и слушать команду, а может и просто замечать... Но пора. Последний шанс перед заходом на грань двух миров, откуда вернуться живым еще не удавалось никому. Чтобы не сойти с ума, остаться собой. И этой участи даже ему не избежать, не обмануть, не откупиться. Пускай попробует сделать это покаянием. Смешно.
Капитан ведь запомнил курс, да? Совсем скоро ему придется молиться и каяться своей памяти в том, что он не ошибся, ведь правда запомнил, правда. А океан такой, такой... одинаковый. Открытый, дикий, а весь антропогенный фактор здесь - трупы моряков, которыми вода отплачивает за каждую съеденную креветку и за каждого пойманного краба.
Тогда позвольте засвидетельствовать в последнем совершаемом преступлении, собрать улики. Постараться быть адвокатом, предложить свои услуги и, будучи при этом прокурором, вынести вердикт - ведь под маской обвинителя и защитника кроется судья, испытывающий жажду Справедливости, от которой ему суждено страдать во веки вечные.
Керкленд ведь на службе у королевы, да? Отличается от всех этих, в рваных костюмах, ложащимися в постель с дешевыми больными женщинами в портах, теряющих ухо от сифилиса где-то в Сингапуре, и уже в Карибском Море умирающих молодыми. Ведь отличается, да? Осанкой и маркой, "фирмой", к примеру. Быть может даже посмертной сохранностью, но это уже о другом, все о другом. А что же касается справедливости и службы? Он так падок на ограбление. При подобном раскладе дел позвольте предложить игру: еще одно маленькое ограбление, способное как отяготить вину, так и снять обвинения и выдать условный срок. А, что думаете? Рискнем? На кону всеголишь несколько десятков жизней каких-то испанских моряков и торговцев. Ничто для просторов и аппетита морских псов Британкой Империи, верно?
В талом случае, вот он, шанс - совсем скоро они разглядят его в бинокль, и тогда, тогда... Я даю тебе шанс совершить этот поступок в твоем родном мире, Артур. Но я не буду тратить драгоценную веру в то, что ты используешь этот шанс. У меня слишком мало веры в граммах, чтобы растрачивать ее понапрасну. Я не верю, что ты можешь сделать ее увесистой хоть на грамм.
- Капитан, - Керкленд вышел на палубу и был одернут, буквально притянутым за рукав штурманом, закрывающим карту и засовывающим ее к себе в жилетку, - мы практически находимся на пересечении торговых путей Атлантики, здесь... - он поднял голубые глаза, отражающие синеву и редкие облака, в небо. Хорошая погода. Ясная, солнечная, ветер, никакого намека на ухудшение таковой или шторм, идеально для... - мы наверняка встретим торговые судна. Мне изменить курс в обход? - да, о корабле Капитана Артура Керкленда ходят легенды, его узнают по "прекрасной девице на носу", и, с другой стороны, даже обладая безупречной в глазах Короны репутацией, с ним предпочитали не сталкиваться. Только не в открытом океане, где нет аристократов, где никто не услышит. Судно просто теряется в море во время шторма - именно так принято считать на берегу.
А жертва, та, что будет потоплена в который раз, если Артур не передумает избежать такого соблазнительного столкновения носом к носу, уже совсем близко. Стоит ему ответить штурмау, как вдруг боцман сообщит, что в зоне видимости замечен прекрасный испанский корабль. Груженный наверняка чем-то ценным, ведь он даже сможет обороняться - виднеются пушки. Соблазнительно, да? Альфреду не стыдно (и не может быть, ведь он, по сути, лишь один из видов тех, кого называют демонами, коли угодно и не вдаваясь в подробности), никто не умирает в море просто так, ни за что, а те, кто на испанском борту - они тоже хороши, они тоже не прочь бы поживиться, если бы не такой ценный груз на судне... А Керкленд? У него есть выбор: оставить свои охотничьи амбиции или вступить в схватку, забрать все и поставить тем самым жирную точку на своем искуплении. Азарт и корысть или?..
Голубоглазый парень собрал руки на груди и с неба, бросив быстрый взгляд на морские волны, перевел его на Артура, как бы ожидая.
Я ведь в любом случае не буду участвовать. И тогда случится первый удар, по стене пойдет первая трещина. Два Капитана не действуют, как один. Альфред - не опора в грабеже. Он останется той таинственной шатающейся по кораблю тенью вне команды, что покажется до раздражения и чесотки белоснежно на фоне прекрасно одетого слуги Ее Высочества Короны Великой Британии. Это спокойствие, это безучастие, эта чистота. Артур заметит это... скоро. Если, разумеется, вдруг не решится... а, впрочем, у них есть еще несколько минут прежде, чем все станет понятно, до тех пор, пока не сообщат об увиденном судне. Но этого уже не избежать.
Поделиться72013-08-02 14:37:09
Бояться грозы - ребяческое занятие, знаете ли, и озираться ночью на зеркала, и в сумраке прислушиваться к скрипу половиц, к взвизгиванию деревянных ставен; ясная погода - совсем другое, в ней хорошо, в ней ветер и солнце, в ней мятые края облаков и мягкие овечки волн. Корабль высыхает, щеголяет светлым деревом своих шлюпок, выветривается из него влага и соль оседает странными зигзагами на невымытом полу; Керкленду спокойнее в шторм, тогда он знает, куда себя деть: однажды в грозу молния зажгла их паруса, загорелась влажная ткань, загорелась - и Керкленд знал, куда себя деть. А эта яркая просинь приравнивает его к молоденькому юнге, который первые недели крутится у всех под ногами, спрашивает: а где то?, а где это? - Артур бродил по палубам, проверял, сложены ли канаты, чисты ли пушки, пересчитывается ли золото, выстраивал курсы на растянутом по квадратному столу бедному телу карты, испещренном черными пунктирами. И все всегда получалось у его команды на "ура"; они были опытными морскими волками, они бороздили океаны гораздо дольше своего Капитана и не заканчивали военных академий с белой офицерской формой, они просто родились в море, как мертвый штурман, вышли из него рыбами и сами собой нашлись Керкленду. На "Анне" не было ни одного дворянина, кроме Капитана, потому что Керкленд ненавидел дворян. Дворяне - старая история, теперь о них можно забыть, можно не полировать столовое серебро, не чистить свои сапоги, не носить шелковых перчаток, хотя, конечно, серебро на "Королеве" полировалось, и обувь исправно чистилась, и в капитанской каюте лежало несколько пар праздничных перчаток.
Но суть, безусловно, не в этом.
А в том, что сейчас светило яркое солнце, такое, которое делало Артура вторым носом корабля - он едва ли кому пригодился бы. Капитан просидел в своей каюте, пропахшей многолетним ромом, достаточно времени, чтобы надоесть самому себе; он измерил комнату шагами, исписал бортовой журнал, исписал его так, что тот походил отныне на личный дневник, он прочитал какие-то письма, он ответил на одно, он сделал все, что только мог и должен был бы сделать Капитан, о, капитанская работа всегда была ему легка, черт возьми!, и он вышел наружу. Там бегали матросы, молодые, пылкие, их подбирали в портовых городах, пареньков, которых бьют пьяные отцы, - они надежней, им некуда идти.
Керкленд был отдернут в сторону, он рефлекторно повел носом за закрывающимся прямоугольником карты - прямоугольник карты закрылся и спрятался во внутреннем кармане жилетки, Артур мог видеть его смазанный силуэт под тканью. Он выпрямился - не выпрямился, а приосанился, как это делают сэры и лорды на балах, путающиеся в юбках своих партнерш во время мазурки. Альфред был отстраненным, но не отстраненным так, как Артур, который выпадал из любого помещения, не мог находиться в комнате - он входил в нее, и его очертания становились ярче, жестче, фигурой выплывая на первый план, Керкленд размывал мир вокруг себя, а Джонс - размывался сам. Артуру казалось, что даже если бы его лицо уткнулось в теплую ткань штурмановского жилета, то ткань бы коснулась его щеки, ткань - и ничего кроме ткани. Но Фред сказал ему что-то вроде: "Ты хочешь ограбить пару-тройку судов по дороге к чертовски прекрасному Фиджи?" - и чертовски прекрасный Фиджи всплыл в голове Капитана типичной картиной с белым пляжем, пальмами на этом пляже и влажным тропическим лесом за этими пальмами. Он в этот момент подумал, что, наверное, готов спать прямо на этом песке, пляже или в тропическом лесу с москитами и всем прочим, лишь бы провести хоть одну ночь без рома, от которого его уже, конечно же, воротило, и без снов, понимаете, без снов. Потом он подумал, что ясная погода с самостоятельной командой располагает ко сну днем. А потом подумал, что тогда-то уж он точно ночью не заснет, и если все то, что с ним происходит, - не сны, то знать он этого определенно не желает. И, наконец, увидев ожидающий взгляд Альфреда, он подумал, что ему стоило бы подумать, не осядет ли корабль от веса золота в трюмах. Метафора показалась ему замечательной.
- Не хочу всякий раз отвлекаться на торговые судишки, - сказал он, щурясь от кружочков солнечного света, скачущих по его лицу, - понимаешь? - Артур набрал воздух, чтобы сказать что-то, свистящий шепот его губ начал: "Альфре...", как звонкий голос матроса раздался сверху: "Корабль прямо по курсу!" Керкленд выдернул подзорную трубу из рук квартмейстера, она щелкнула в его руках - и весь мир сошелся для Капитана в голубоватую окружность с центром на испанском флаге. Он выхватил белые ряды лацпортов, красочную фигурку испанского капитана, также богато одетого, как и сам Артур, только иначе – по-южному, заметней, несдержанней.
- Флейт, якорь мне в глотку, пушек штук с шестнадцать, - хрипло проговорил мейстер, разворачиваясь к носу "Королевы" спиной. - Пустить бы такой в оверь-киль, Капитан! - он прочистил горло. - Звать, этого, собаку, канонира?
- Какой канонир?! - Керкленд засунул сложенный цилиндрик подзорной трубы обратно в сухие руки моряка. - Тебе не хватило того золота, которым ты, крыса, набил свои карманы?! Плывем мимо, - он повысил голос. Он часто повышал голос без причин и злился на любое сказанное ему слово, такова была природа Артура: единственное, чего Капитан в жизни не понимал, так это почему людям нужно много говорить, когда лучше было бы слушать. - Все слышали?! До земли не будет ни одного корабля!
Ветер рванул с Керкленда треуголку - квартмейстер со вздохом наклонился за нею. Артур обернулся, чтобы посмотреть на Альфреда, но так и не сумел увидеть его окончательно.